3.5800 
3.7900 
3.3600 
Загрузка...Про украинский город Чернобыль до трагедии 1986 года Иянс Станько даже не слышал. Он родился и вырос далеко от белорусско-украинской границы. Его родители познакомились в Риге. Отец, латыш по национальности, в столице проходил службу, а мама – белоруска из небольшой деревеньки Шарковщинского района приехала в Ригу на заработки. Иянс Модестович родился в Верхнедвинском районе, в деревне Перепечки, которой уже нет на карте. Потом молодая семья перебралась в Архангельскую область. Заработав денег на лесозаготовках, родители Иянса в начале 70-х приехали на постоянное место жительства в Беларусь, на родину матери. Здесь Иянс окончил школу, отсюда пошёл в армию – служил, как отец, на Севере. Вернувшись домой, устроился милиционером-водителем в Глубокский районный отдел Департамента охраны. Женился. Молодая семья осела в деревне Прошково на Глубоччине, куда после окончания педагогического университета направили работать жену Иянса Модестовича. Здесь и застало мужчину известие о катастрофе на атомной станции.
—Про взрыв на Чернобыльской АЭС мы услышали в мае, но большого значения этому не придали. Казалось, что беда далеко, за сотни километров, и нас она не коснётся. О радиации знали мало. В школе на уроках военной подготовки учителя рассказывали о ядерных взрывах, периодах распада и полураспада, но знания эти были очень поверхностными, — говорит мой собеседник.
А потом людей стали направлять в Чернобыльскую зону для ликвидации последствий аварии. В числе первых на Гомельщину поехали пожарные и сотрудники отдела внутренних дел. В ноябре 1986 года в такую командировку направили от райотдела охраны Иянса Станько.
—Из Витебска ехали на двух автобусах – порядка сотни человек от области. Ехали весело, потому что мало представляли, что ждёт впереди. Но очень скоро почувствовали, что радиация пусть и невидима, но вкус всё же у неё есть. Все чувствовали металлический привкус во рту, сухость и першение в горле, кто-то кашлял, у кого-то хрип голос. Поселили нас в деревне Савичи Брагиского района, от которой по прямой до города Припять – километров сорок. Сразу по приезду разъяснили задачи. Мы несли службу в десятикилометровой зоне, круглосуточно патрулировали опустевшие деревни, чтобы никто не воровал оставленное местными жителями имущество. Но, по правде сказать, мародёров там мы не встречали. В свои оставленные впопыхах дома чаще пытались прорваться хозяева. И по-человечески их можно было понять, – вспоминает Иянс Модестович. – Работа, в общем, была не тяжёлая физически, но опустошающая морально. Брошенные дома, опустевшие деревни, по которым, как хозяева, свободно разгуливали дикие и домашние животные… Смотреть на это было тяжело.
В некоторых отселённых деревнях практически отшельниками жили старики – самые упрямые, которые твёрдо решили умереть на своей земле. Одну такую бабушку из деревни Пирки, что на самой границе с Украиной, мы постоянно проведывали, возили ей гостинцы. В своей родной, ещё полгода назад большой деревне, она осталась одна. Собрала у себя едва ли не всю деревенскую живность. Тем и жила. И когда мы говорили ей про радиацию, она и слушать ничего не хотела, только приговаривала: “Где она, ваша радиация?”
В деревнях, которые пока не отселили, люди тоже жили обычной жизнью: ребятишки ходили в школу, взрослые – на работу. О последствиях воздействия радиации никто не думал. Старались об этом не думать и мы.
…Через месяц Иянс Модестович вернулся домой. Жизнь пошла своим чередом, но ту командировку он вряд ли забудет. Ведь именно там, на Гомельщене, он сделал для себя важный вывод: нет на свете ничего страшнее воин и техногенных катастроф, которые несут людям ничем неизмеримую боль и страдания, калечат судьбы.
